Я рассматриваю старую поржавевшую и вросшую в землю, но чуть приоткрытую крышку колодца в середине двора. Такое ощущение, что она то же выросла вместе с окружающей ее травой.
Фантазия рисует образ площади — крышки, посреди леса — травы.
За приоткрытой крышкой виднеется ход в какой-то неведомый мир.
Вспоминаю, что бабушка предупреждала, чтобы я не наступал на крышки колодцев, что я могу туда провалиться.
Интересно было бы составить карту этого двора. На ней можно отметить крышки колодцев, уводящих в неведомые миры, поселения муравьев, большую лужу, в которой, по рассказам очевидцев, водится рыба; тропинку, ведущую к дереву с «солдатиками». Некое место обитания пожилых мужчин вокруг стола, которые все время занимаются чем-то очень важным — раскладывают, стукая по столу, пластмассовые прямоугольники. С каким интересом и волнением я подолгу смотрел на их сосредоточенные и значительные лица. Каким серьезным казалось мне происходящее здесь.
В темном летнем вечере зажигались фонари, преображая лица играющих и ограничивая пространство освещенными снизу деревьями.
Вокруг зажигались окна домов, вырывая из темноты четко очерченные комнаты, кухни, лестничные клетки подъездов.
Множество окон — и за каждым своя вселенная.
По кухне прошел мужчина в майке, что-то передвинул на столе. Остановился у окна. Закурил.
В другом окне на подоконнике сидит пушистый серый кот. Он смотрит на меня и, чувствую, видит меня. Но я для него — житель таинственного мира улицы. Если я позову его, он спокойно рассмотрит меня и, отвернувшись, продолжит свое созерцание.
Каждое, даже темное или занавешенное окно — знак целого мира. Это — звезды, светящиеся в ночи, на которых, как в «Маленьком принце» Экзюпери, живет или принц со своей розой, или пьяница, или король.

***

Попытаюсь на примере нескольких довольно субъективных воспоминаний объяснить, каким образом внешние элементы зданий: лестницы, подъезды, окна, канализационные колодцы, провода и антенны — попадают на моих картинах в интерьеры комнат, детали самолетов и паровозов — на автомобили; почему по паркету проложены рельсы с трамваем на ней.
Мои объяснения не касаются конкретно всех перечисленных элементов. Я попытаюсь объяснить, как логически трудно совместимые детали должны образовывать у меня внутренне цельную картину, претендующую на передачу созерцательно-синтетического мироощущения души.

Вспоминаю тихий, большой, отгороженный забором мир дачи. Огромный дом, наполненный специфическими загородными запахами печного отопления, рубленых стен, старой мебели.
Вековые сосны рассеивают свет и отгораживают этот мир сверху. Осенний пустынный, немножечко пасмурный вечер. Пожелтевшая листва на деревьях в отношении к темнеющему серому небу светится оранжево-желто-зеленым огнем. Сквозь поредевшие деревья просматриваются соседние участки.
В темном, из-за растущих там нескольких огромных елей, углу участка стоит небольшой рубленый флигель с большой чуть покосившейся с прогнившими ступеньками верандой.
Вечерами здесь собирались все живущие на даче.
Вдруг обнаруживаю, что во флигеле живет человек, которого некогда раньше не видел. Он что-то варит на плитке, не обращая внимания на меня. На веранде, кроме нас, никого нет.
Во мне ломаются какие-то привычные представления о живущих на даче и о самом флигеле. Все наполняется неизведанностью и тайной. Я опять вспоминаю комнату в рубленой части флигеля, на которую раньше не обращал внимания. В ней уже зажжен свет, тот же мужчина что-то берет с полок, уставленных горшками, старыми железными банками и прочими таинственными вещами. Вокруг опять никого нет. Желтый свет лампы отделяет комнату с полками на рубленых стенах, а на веранде, где стою я, чуть-чуть более слабое вечернее освещение заливает все прохладными, тихими, какими-то вечными сумерками. Как будто это происходит и происходит, а времени нет и уже, наверное, ничего другого не случится.
Это ощущение вызывает в памяти похожий зимний вечер, когда день уходит и наступают сумерки. Отношения тона неба и снега сравниваются уютно поет счетчик. На улице уже темнее, чем в комнате, и как-то колористически дополняют и подчеркивают друг друга серо-синие холодные цвета улицы и теплое освещение комнаты.
Зажигаются звезды и фонари на улице. Вспоминается сказочный Билибинский всадник, который, бесшумно проскакав на черном коне, меняет день на ночь.
Образ зажигающихся звездочек — фонарей вызывает в памяти дорогу к даче.
Мы (даже не могу сказать с кем) идем вдоль утопающих в вечере в большинстве безлюдных дач. Кое-где зажигаются огоньки, обозначая тихие уютные комнаты с трещащими счетчиками, полные теплого зимнего дачного уюта.
В памяти воспоминания смешиваются друг с другом, одно плавно переходит в другое, отделенное большим промежутком, но очень близкое по мироощущению. Возникает образ дачных сумерек.
Какими изобразительными средствами можно создать его в живописи.
Это осень, и лето, или зима? Я не могу определить наиболее удобную для описания точку зрения. Когда я стоял на веранде флигеля? Когда проходил мимо засыпанных снегом полупустынных зимних дач? Но они очень гармонично дополняют друг друга.
Если в картине одновременно изображена и осень и зима, если стены комнаты читаются одновременно и как внешние стены дома, если заснеженная тропинка ведет в соседнюю комнату с трещащим счетчиком, в кроны вековых сосен ограничивают пространство комнаты и отгораживают ее от неба вместо крыши.